Проект «Імя». Наталья Ковалёва. Жизнь в отражении ёлочной игрушки

Дети безошибочно распознают всё самое крутое и ценное. Они недалеко отошли от рая, поэтому видят и понимают красоту лучше взрослых. Я очень люблю выступать в школах, библиотеках, разговаривать с детьми. Один парень однажды заявил: «Я знаю, сколько стоит ваша коллекция! Она бесценна!»

И, конечно, был прав. Для меня она бесценна.

Это называется: добыть игрушку. Можно просто купить на аукционе. Но это не очень интересно. Я люблю комиссионки. Недавно захожу, а там дореволюционный ангелочек: литографическое личико в обрамлении. Вот так удача! Я, не раздумывая, его купила и сразу же вмонтировала в выставку. К слову, это моё последнее приобретение. Как ещё добыть? Прихожу, например, в школу. А там под ёлкой стоит Дед Мороз — «жертва кораблекрушения».

Предлагаю его отреставрировать, и мне с облегчением говорят: «Забирайте насовсем, надоел он нам». Я делаю Деду новую шапку, шубу, привожу в нормальный смотрибельный вид, и вот он уже способен восхищать, дарить радость.

Люди и сами несут мне игрушки. Однажды женщина подарила цветок времён Великой Отечественной войны. Рассказала, что, сколько себя помнит, столько в её семье живёт эта игрушка. Она, безусловна, дорога её сердцу, но гораздо важнее, чтобы другие тоже увидели раритет. Посчитала, что будет правильнее её отдать. Такая искренность подкупает. Я заметила, что белорусы, в сравнении с теми же россиянами, гораздо более щедрые, они делятся и от этого получают удовольствие. Короче говоря, игрушки ко мне попадают самыми разными способами, некоторые из них я просто нашла на помойке.

Чем больше в нём от оригинала, тем ценнее. Есть понятие: «очарование винтажной или антикварной вещи». Но когда игрушка совсем старенькая, то с «очарованием» может быть перебор. Тогда я пытаюсь её подтянуть, чтобы не выглядела ветхой. При этом максимально стараюсь сохранить всё оригинальное, борюсь буквально за каждый миллиметр. Многим приходится делать «ринопластику», ведь чаще всего игрушки падают лицом вперёд, и в первую очередь страдает нос. Очень важно попасть в тон, в цвет.

Я не перекрашиваю игрушки, как это делают многие. Это просто преступление. Или возьмём шубы. Вата на них бывает почерневшая, грязная. Восстановить её порой невозможно. Тогда я покупаю девственно белую вату в аптеке и состариваю её. Есть много способов. Я предпочитаю подпекать в духовке. Такие всякие штучки использую. Главное, не переборщить, не стереть то самое «очарование». Игрушка должна выглядеть «пожившей», даже если ты делаешь реплику с нуля.

Ничего особенного. Все мои инструменты и материалы хранятся в угловом диване в кухне. Там же — и мастерская. Экспонаты, которые находятся в работе, выставлены на подоконнике — там света больше. Кисточки, краски, вата, бумага — всё то, что было когда-то в распоряжении работниц, которые разрисовывали игрушки на предприятиях. Ведь я не художник, я рисовальщик-повторяльщик.

Я не могу себе позволить никакого творчества. Я должна повторить то, что было, и дай бог мне это повторить. Помните, как Данила-мастер хотел повторить в камне цветок? Он говорил, что даже самый плохонький живой цветок сердце радует. Оригинальные игрушки для меня как этот цветок, который нужно повторить, чтобы душа радовалась. Но получается не всегда.

Семейным. Была ёлка с конфетами и мандаринами, чувство покоя и защищённости. Я пыталась понять, как сменяется время, вобрать в себя сияние звёзд, часто смотрела в небо. Я и сейчас живу в том доме, в котором жила в детстве, на 5-м Коммунальном. Так вышло, что во дворе не было детей моего возраста. Я всегда играла одна.

Мама работала на фабрике «КИМ», и у неё не было связей, чтобы пристроить меня в детский сад. Я всё время проводила во дворе. Собирала какие-то камушки, болты, стёкла — все карманы были в дырках. Когда человек один, он сконцентрирован на своём внутреннем мире, окружающей среде. Он может созерцать, и ничто не будет отвлекать его от этого процесса.

Ближе всего мне была земля. Когда стаивал снег, она обнажала свои сокровища. Тогда можно было найти всё что угодно. Особенно ценились красные и синие стёкла, ведь бутылки в основном были коричневые и зелёные. Я недавно на юбилей подруге срифмовала:

Мама всегда и во всём шла мне навстречу. Музыкальная школа по классу виолончели, аквариум с рыбками, кукольный кружок – она всегда старалась реализовать мои желания. Это важно. Нельзя с помощью детей закрывать собственные гештальты.

Да, все мы родом из детства. А в 2009 году я попала на выставку новогодних игрушек из коллекции Нины Бондаревой. Я сразу всё про себя поняла. Побежала домой к ящику с игрушками. Оказалось, что мама всё раздала. Ведь жизнь такая была, что иногда и ёлку-то не наряжали. Я пошла по следу и вернула себе три игрушки из детства. Так началась моя коллекция.

Сегодня я не представляю себя без всего этого. Уверена, что даже не случись та выставка, я бы всё равно пришла к этому увлечению каким-то другим путём. Тогда я и думать не могла о собственных выставках, просто работала, погружаясь в этот удивительный мир всё глубже.

Да, бросьте вы. Если только в очень узких кругах. Хотя я тут дореволюционную девочку сделала, и хочу посмотреть на того человека, который распознает в ней новодел. И сама могу определить возраст и ценность экспоната. У меня взгляд inside view — я смотрю изнутри. И такие волшебные вещи происходят…

Например, попадает ко мне в руки игрушка. У неё хорошо сохранилось лицо, в реставрации нуждаются одежда, волосы, головной убор. И у неё при этом такой обречённый вид, как у человека перед казнью. Я начинаю её нянчить, мыть, одевать. И… просто мороз по коже. У игрушки меняется взгляд, хоть я и не дотрагивалась кисточкой до её лица. Появляется уверенность, даже превосходство. Я не знаю, как это объяснить.

Одного Деда я купила в состоянии зомби, только что вылезшего из земли. Он был такой страшный, что я его отворачивала лицом к стене: одноглазый, лицо ободранное. После реставрации он ожил, стал симпатягой. Очередная Снегурочка досталось мне после того, как кто-то потрудился над её макияжем. Она напоминала слегка увядшую ночную бабочку. Мне стоило просто отмыть игрушку, и та снова обрела очарование. В общем, чудеса. Уже 14 лет я не устаю всему этому удивляться.

Я всю жизнь пыталась понять, что такое бесконечность. И поняла. Бесконечность — это разнообразие. Судите сами, все антикварные игрушки изготавливали и разрисовывали вручную. Уже не может быть ни одной одинаковой. И как бы я ни хотела повторить лицо из прошлого тютелька в тютельку, у меня не получится.

А какое разнообразие предложила людям советская промышленность! Ведь дореволюционная рождественская игрушка, по сути, крутилась вокруг одного события — рождения Христа. Это свечи, ангелы, яблоки, колокольчики. Но в 1935 году с ёлки сняли опалу, более того, она стала проводником идей коммунизма, средством пропаганды. Это привнесло такое разнообразие в ёлочную промышленность!

Ёлка откликалась на любое событие. Стоило в 36-м году выйти фильму «Цирк», как тут же появились негритята, дрессированные животные, клоуны. Идёт освоение Арктики — пилоты, льдины, якуты. В 49-м году состоялась Женевская конвенция о дорожном движении, которая упорядочила расположение световых сигналов на светофоре: красный, жёлтый, зелёный. Так что, если на ёлочной игрушке-светофоре цвета размещены по-другому, значит она выпущена до 1949 года.

Однажды мне попалась игрушка, и я долго не могла понять, что это такое. Оказалось, фонарь путевого обходчика. Тоже реалия, которая отражена в игрушке. Появился дисковый телефон — вот он уже на ёлке. Потом и мобильный. Так что традиции продолжаются.

В России с этим всё в порядке. Работают фабрики. Например, «Ёлочка» в городе Клин. Там прекрасный музей, в котором я мечтаю побывать. Александр Меньшиков ещё в середине XIX века организовал там производство стеклянных изделий. Они импортозаместили дорогие ёлочные украшения, которые приходилось ввозить из Германии. Правда, свои были очень тяжёлые, толстостенные. В Германии гораздо раньше появилась газовая горелка, которая позволяла делать игрушки из тончайшего стекла. В целом, советская ёлочная промышленность на полвека отставала от европейской. У нас ещё в 37-м году выпускали толстостенные игрушки, зато они сохранились лучше.

В Беларуси дела обстоят хуже. В здании, где мы с вами находимся, была зеркальная фабрика имени Михаила Фрунзе, где, в том числе, выпускали и ёлочные игрушки. Тогда в ходу была милитаризованная игрушка — танки, самолеты, летательные аппараты, аэростаты, дирижабли. Они мгновенно разлетались по всему Советскому Союзу. Во время войны фабрику эвакуировали в Россию, откуда она к нам уже не вернулась.

В Минске есть предприятие «Грай». Но это типичное «не то», если сравнить с советской промышленностью. Ведь во времена СССР в подмосковном Загорске работал целый научно-исследовательский институт игрушки, в котором занимались и ёлочными украшениями тоже. Был очень серьёзный подход ко всему — от материала до образа. В штате трудились художники, психологи, педагоги. Как-то мне в руки попала документация НИИИ по обсуждению картонного глухаря. Речь шла о неправильном количестве маховых перьев, о том, что шпора не в том месте расположена, и прочих деталях. Можете себе представить подход?

А если разрабатывали наборы, всё было ещё серьёзнее. Можно ли Зайчику из набора «Доктор Айболит» быть в штанишках, если все остальные животные без одежды? Это я к чему? Однажды смотрела видеосюжет о фабрике «Грай», в котором его сотрудница рассказывала о производстве. Вот они формуют игрушки, вот зачищают, а потом отдают в покраску. Если раскрасить красным, будет снегирь, если жёлтым — синица. Вот это упрощение. Поэтому порой мы и не можем распознать, орёл перед нами или сова. В итоге, это вообще может быть белка. А ещё там гонятся за яркостью. Их игрушки режут глаз. А настоящая красота — благородна и естественна.