Проект «Імя». Наталья Ковалёва. Жизнь в отражении ёлочной игрушки

— Если человеку рассказать, откуда взялись те или иные формы, почему этот образ именно такой, его впечатление от экспозиции будет более объёмным. Возможно, он поделится своими эмоциями с друзьями и знакомыми, и они тоже придут на выставку. И это для меня самое большое счастье: не в том, чтобы собирать, обладать всем этим богатством, а в том, чтобы делиться своей радостью с другими. Это что-то непередаваемое, когда понимаешь, что делаешь нужное людям.

— Конечно! Человек хочет увидеть шишечку, которая крутилась на его ёлке. Он идёт на встречу с детством. И радуется, как ребёнок. Для людей не имеет никакого значения, сколько стоит та или иная игрушка. А значит, и для меня тоже. Их переполняют эмоции, которые невозможно оценить. В моей коллекции есть игрушки и за тысячу долларов, но какое это имеет значение, если в душе человека они никак не отзовутся? Ему нужен Дед Мороз из его детства, который стоял под его ёлкой.

—

Дети безошибочно распознают всё самое крутое и ценное. Они недалеко отошли от рая, поэтому видят и понимают красоту лучше взрослых. Я очень люблю выступать в школах, библиотеках, разговаривать с детьми. Один парень однажды заявил: «Я знаю, сколько стоит ваша коллекция! Она бесценна!»

И, конечно, был прав. Для меня она бесценна.

—

Это называется: добыть игрушку. Можно просто купить на аукционе. Но это не очень интересно. Я люблю комиссионки. Недавно захожу, а там дореволюционный ангелочек: литографическое личико в обрамлении. Вот так удача! Я, не раздумывая, его купила и сразу же вмонтировала в выставку. К слову, это моё последнее приобретение. Как ещё добыть? Прихожу, например, в школу. А там под ёлкой стоит Дед Мороз — «жертва кораблекрушения».

Предлагаю его отреставрировать, и мне с облегчением говорят: «Забирайте насовсем, надоел он нам». Я делаю Деду новую шапку, шубу, привожу в нормальный смотрибельный вид, и вот он уже способен восхищать, дарить радость.

Люди и сами несут мне игрушки. Однажды женщина подарила цветок времён Великой Отечественной войны. Рассказала, что, сколько себя помнит, столько в её семье живёт эта игрушка. Она, безусловна, дорога её сердцу, но гораздо важнее, чтобы другие тоже увидели раритет. Посчитала, что будет правильнее её отдать. Такая искренность подкупает. Я заметила, что белорусы, в сравнении с теми же россиянами, гораздо более щедрые, они делятся и от этого получают удовольствие. Короче говоря, игрушки ко мне попадают самыми разными способами, некоторые из них я просто нашла на помойке.

—

Чем больше в нём от оригинала, тем ценнее. Есть понятие: «очарование винтажной или антикварной вещи». Но когда игрушка совсем старенькая, то с «очарованием» может быть перебор. Тогда я пытаюсь её подтянуть, чтобы не выглядела ветхой. При этом максимально стараюсь сохранить всё оригинальное, борюсь буквально за каждый миллиметр. Многим приходится делать «ринопластику», ведь чаще всего игрушки падают лицом вперёд, и в первую очередь страдает нос. Очень важно попасть в тон, в цвет.

Я не перекрашиваю игрушки, как это делают многие. Это просто преступление. Или возьмём шубы. Вата на них бывает почерневшая, грязная. Восстановить её порой невозможно. Тогда я покупаю девственно белую вату в аптеке и состариваю её. Есть много способов. Я предпочитаю подпекать в духовке. Такие всякие штучки использую. Главное, не переборщить, не стереть то самое «очарование». Игрушка должна выглядеть «пожившей», даже если ты делаешь реплику с нуля.

—

Ничего особенного. Все мои инструменты и материалы хранятся в угловом диване в кухне. Там же — и мастерская. Экспонаты, которые находятся в работе, выставлены на подоконнике — там света больше. Кисточки, краски, вата, бумага — всё то, что было когда-то в распоряжении работниц, которые разрисовывали игрушки на предприятиях. Ведь я не художник, я рисовальщик-повторяльщик.

Я не могу себе позволить никакого творчества. Я должна повторить то, что было, и дай бог мне это повторить. Помните, как Данила-мастер хотел повторить в камне цветок? Он говорил, что даже самый плохонький живой цветок сердце радует. Оригинальные игрушки для меня как этот цветок, который нужно повторить, чтобы душа радовалась. Но получается не всегда.

— Советское время не было простым, и я не хотела бы туда вернуться. Но у людей была вера в светлое будущее. Наполненные этой верой, они праздновали Новый год. Сейчас этих наивных чувств нет. Во всяком случае, у меня. А чтобы хорошо нарисовать игрушку, которая принадлежит к тому времени, нужно словить настроение, мироощущение. Это сложно, учитывая реалии современного мира. Но я пытаюсь.

—

Семейным. Была ёлка с конфетами и мандаринами, чувство покоя и защищённости. Я пыталась понять, как сменяется время, вобрать в себя сияние звёзд, часто смотрела в небо. Я и сейчас живу в том доме, в котором жила в детстве, на 5-м Коммунальном. Так вышло, что во дворе не было детей моего возраста. Я всегда играла одна.

Мама работала на фабрике «КИМ», и у неё не было связей, чтобы пристроить меня в детский сад. Я всё время проводила во дворе. Собирала какие-то камушки, болты, стёкла — все карманы были в дырках. Когда человек один, он сконцентрирован на своём внутреннем мире, окружающей среде. Он может созерцать, и ничто не будет отвлекать его от этого процесса.

Ближе всего мне была земля. Когда стаивал снег, она обнажала свои сокровища. Тогда можно было найти всё что угодно. Особенно ценились красные и синие стёкла, ведь бутылки в основном были коричневые и зелёные. Я недавно на юбилей подруге срифмовала:

—

Мама всегда и во всём шла мне навстречу. Музыкальная школа по классу виолончели, аквариум с рыбками, кукольный кружок – она всегда старалась реализовать мои желания. Это важно. Нельзя с помощью детей закрывать собственные гештальты.

—

Да, все мы родом из детства. А в 2009 году я попала на выставку новогодних игрушек из коллекции Нины Бондаревой. Я сразу всё про себя поняла. Побежала домой к ящику с игрушками. Оказалось, что мама всё раздала. Ведь жизнь такая была, что иногда и ёлку-то не наряжали. Я пошла по следу и вернула себе три игрушки из детства. Так началась моя коллекция.

Сегодня я не представляю себя без всего этого. Уверена, что даже не случись та выставка, я бы всё равно пришла к этому увлечению каким-то другим путём. Тогда я и думать не могла о собственных выставках, просто работала, погружаясь в этот удивительный мир всё глубже.

—

Да, бросьте вы. Если только в очень узких кругах. Хотя я тут дореволюционную девочку сделала, и хочу посмотреть на того человека, который распознает в ней новодел. И сама могу определить возраст и ценность экспоната. У меня взгляд inside view — я смотрю изнутри. И такие волшебные вещи происходят…

Например, попадает ко мне в руки игрушка. У неё хорошо сохранилось лицо, в реставрации нуждаются одежда, волосы, головной убор. И у неё при этом такой обречённый вид, как у человека перед казнью. Я начинаю её нянчить, мыть, одевать. И… просто мороз по коже. У игрушки меняется взгляд, хоть я и не дотрагивалась кисточкой до её лица. Появляется уверенность, даже превосходство. Я не знаю, как это объяснить.

Одного Деда я купила в состоянии зомби, только что вылезшего из земли. Он был такой страшный, что я его отворачивала лицом к стене: одноглазый, лицо ободранное. После реставрации он ожил, стал симпатягой. Очередная Снегурочка досталось мне после того, как кто-то потрудился над её макияжем. Она напоминала слегка увядшую ночную бабочку. Мне стоило просто отмыть игрушку, и та снова обрела очарование. В общем, чудеса. Уже 14 лет я не устаю всему этому удивляться.

— Что вы! Я даже от дачи хочу отказаться, чтобы больше времени посвящать игрушкам. У меня дома целый госпиталь. Они там пищат и плачут, не дождутся, когда я за них возьмусь. Я помню каждую игрушку, которая прошла через мои руки. Ведь каждую я нянчила, в каждую влюблялась. Я веду каталог, но и без него прекрасно ориентируюсь в коллекции. Знаю, где и в каком состоянии находится любой экспонат.

—

Я всю жизнь пыталась понять, что такое бесконечность. И поняла. Бесконечность — это разнообразие. Судите сами, все антикварные игрушки изготавливали и разрисовывали вручную. Уже не может быть ни одной одинаковой. И как бы я ни хотела повторить лицо из прошлого тютелька в тютельку, у меня не получится.

А какое разнообразие предложила людям советская промышленность! Ведь дореволюционная рождественская игрушка, по сути, крутилась вокруг одного события — рождения Христа. Это свечи, ангелы, яблоки, колокольчики. Но в 1935 году с ёлки сняли опалу, более того, она стала проводником идей коммунизма, средством пропаганды. Это привнесло такое разнообразие в ёлочную промышленность!

Ёлка откликалась на любое событие. Стоило в 36-м году выйти фильму «Цирк», как тут же появились негритята, дрессированные животные, клоуны. Идёт освоение Арктики — пилоты, льдины, якуты. В 49-м году состоялась Женевская конвенция о дорожном движении, которая упорядочила расположение световых сигналов на светофоре: красный, жёлтый, зелёный. Так что, если на ёлочной игрушке-светофоре цвета размещены по-другому, значит она выпущена до 1949 года.

Однажды мне попалась игрушка, и я долго не могла понять, что это такое. Оказалось, фонарь путевого обходчика. Тоже реалия, которая отражена в игрушке. Появился дисковый телефон — вот он уже на ёлке. Потом и мобильный. Так что традиции продолжаются.

—

В России с этим всё в порядке. Работают фабрики. Например, «Ёлочка» в городе Клин. Там прекрасный музей, в котором я мечтаю побывать. Александр Меньшиков ещё в середине XIX века организовал там производство стеклянных изделий. Они импортозаместили дорогие ёлочные украшения, которые приходилось ввозить из Германии. Правда, свои были очень тяжёлые, толстостенные. В Германии гораздо раньше появилась газовая горелка, которая позволяла делать игрушки из тончайшего стекла. В целом, советская ёлочная промышленность на полвека отставала от европейской. У нас ещё в 37-м году выпускали толстостенные игрушки, зато они сохранились лучше.

В Беларуси дела обстоят хуже. В здании, где мы с вами находимся, была зеркальная фабрика имени Михаила Фрунзе, где, в том числе, выпускали и ёлочные игрушки. Тогда в ходу была милитаризованная игрушка — танки, самолеты, летательные аппараты, аэростаты, дирижабли. Они мгновенно разлетались по всему Советскому Союзу. Во время войны фабрику эвакуировали в Россию, откуда она к нам уже не вернулась.

В Минске есть предприятие «Грай». Но это типичное «не то», если сравнить с советской промышленностью. Ведь во времена СССР в подмосковном Загорске работал целый научно-исследовательский институт игрушки, в котором занимались и ёлочными украшениями тоже. Был очень серьёзный подход ко всему — от материала до образа. В штате трудились художники, психологи, педагоги. Как-то мне в руки попала документация НИИИ по обсуждению картонного глухаря. Речь шла о неправильном количестве маховых перьев, о том, что шпора не в том месте расположена, и прочих деталях. Можете себе представить подход?

А если разрабатывали наборы, всё было ещё серьёзнее. Можно ли Зайчику из набора «Доктор Айболит» быть в штанишках, если все остальные животные без одежды? Это я к чему? Однажды смотрела видеосюжет о фабрике «Грай», в котором его сотрудница рассказывала о производстве. Вот они формуют игрушки, вот зачищают, а потом отдают в покраску. Если раскрасить красным, будет снегирь, если жёлтым — синица. Вот это упрощение. Поэтому порой мы и не можем распознать, орёл перед нами или сова. В итоге, это вообще может быть белка. А ещё там гонятся за яркостью. Их игрушки режут глаз. А настоящая красота — благородна и естественна.

— Несобранный набор — это незакрытый гештальт. Всё время хочется завершить. У меня есть несобранные коллекции. «Чиполино», скажем, попробуй собери все 23 фигуры. Это большой набор. Его, правда, сократили, и стали выпускать по 12 штук, потому что выходило слишком дорого. Эти 12 у меня есть, даже 17 есть. Но ведь хочется все 23.

— Этот праздник припадает на самое тёмное время года. А огонь и свет нам нужны физически. Это наш глубинный инстинкт. Новогодние игрушки нас просто спасают в этой кромешной тьме. Ведь они не вбирают свет, а отражают его.